Любовь ангела[Сборник] - Елена Усачева

«Сегодня ночью убили человека», — говорит сидящий напротив.

И вот уже Дина куда-то идет. Дверь распахивается, а за ней черный провал раскопанной земли.

«Нет! Это игра!»

Она падает навстречу черноте.

— Положи рядом с собой мешочек с лавром, липой или ромашкой. Они успокаивают, — советовали в институте.

— Смерть — это хорошо. Это значит, что тебя впереди ожидает что-то новое, — успокаивала Ташка.

Подруга учится в медицинском колледже. Она уже не раз ходила в морги на практику. Со смехом рассказывала, как ее закрыли в холодильнике. Дина ложится в кровать. Ей эти сны скорее сулят конец жизни, чем начало.

— Ты просто впечатлительная, — говорит мама. — Не смотри перед сном телевизор.

Дина закапывается с головой в одеяло. Ей кажется, что она сама стала чьим-то кошмаром.

На грудь что-то давит, хочется повернуться. Неосуществимое желание рождает тоску. Сон приближается.

Маленький городок. Невысокие дома. Их видно из окна ее комнаты. Сверху город кажется красным из-за черепичных крыш. Они холмами то возвышаются, то опадают, топорщатся трубами. Ветер раздувает занавески. За ее спиной стоит высокий худощавый мужчина. Она его любит, они женаты. Тяжелое золотое кольцо оттягивает палец. Он говорит короткие отрывистые фразы. Немецкий, но она все понимает. Да, да, ему надо идти. Но так тяжело оторвать взгляд от его новой формы, от острого гладко выбритого подбородка. Она вдыхает аромат его одеколона. Новый флакон — вчера разорвана упаковка на голубой коробке. Эта мысль успокаивает — ничего не произойдет, у него с иголочки форма, новый одеколон. Дорогой. Флакон не может пропасть, он должен быть использован до конца.

Бьются на ветру занавески.

Занавески белые, и их трепет так отвлекает. Бумага в руке так же хрустит, как занавеска. Черные буквы плывут перед глазами.

Убит!

Этого не может быть. Они обещали друг другу всю жизнь провести вместе. Вместе…

Рука с тяжелым золотым кольцом тянется к ручке шкафчика. Браунинг. Она жена офицера, она знает, что это за оружие. Боли не было. Только занавески все так же трепещут на ветру. Окно открыто. Они теперь всегда вместе. Им снятся сны про их несостоявшуюся жизнь.

Выстрел, как удар ладонью по столу. Словно кто-то прошел через комнату и заставил Дину проснуться. Дышать тяжело, и сердце так колотится. А перед глазами все еще стоит картинка двух надгробных плит, разделенных оградкой, увитой плющом. Они давно умерли, но все еще видят друг друга во сне.

Дина смахнула с подлокотника дивана подушечку с лавандой. Все это какая-то ерунда.

Роза завяла через две недели. Это было удивительно. Никогда еще цветы не стояли у Дины так долго. Белая головка начала гнуться, лепестки подернулись коричневой патиной. Сама не поняла, зачем так сделала — но Дина вынула цветок из вазы, перетянула ножку ниткой и подвесила головой вниз на книжную полку. Через три дня высохший цветок снова занял свое место в вазе. Он сохранил запах. Тонкий осторожный аромат зимы.

Глава 4

Направление движения

— Привет!

— Привет! Ты Дина, да? Наташина знакомая? А я Миша. Михаил.

У него были карие глаза, тонкое нервное лицо и изящные руки. Когда он склонился, послышался чуть заметный запах одеколона. Горьковатая вербена. Неожиданно и приятно. Последнее время Дина стала внимательно ко всем приглядываться. У всех ее друзей вдруг появился цвет глаз. У Артура мутно-зеленый. У Костика невзрачно-голубой. У Вадима серый. У Миши были темные глаза. Чтобы заглянуть в них, пришлось запрокинуть голову. Он был высок. Плавные уверенные движения. Мягкая улыбка. Худощав.

В душе шевельнулась тревога. Где-то это уже было. Только одежда должна быть другой. Дина снова вспомнила свою руку с тяжелым золотым кольцом. Быстро вскинула глаза. Он смотрел внимательно. Узкий гладко выбритый подбородок. Легкий аромат одеколона. Того самого, из сна.

Михаил как будто бы все понял, улыбнулся.

— Рад познакомиться. — Он протянул руку. — Наташа мне много о вас рассказывала.

— Вы учитесь с ней в медицинском? — Допустить, чтобы очередной знакомец вновь был из злополучного «стали и сплавов», она не могла.

— Я учусь в Литературном институте. На заочном отделении. Приехал на сессию.

— На сессию? — Дина нахмурилась. Декабрь. Вполне возможно, что сейчас идет какая-нибудь сессия. Но почему так рано? И тут ее зацепило другое слово — «приехал».

— Откуда приехали?

— Из Курска. Не были?

Курск? Это где?

— Нет. Только в Питере.

— Это в другой стороне. Курск на юге. Родина Георгия Свиридова.

Дина согласно кивала. Ну, конечно! Курская дуга, Курский вокзал…

— Приезжайте к нам в гости. У нас очень красиво. Особенно сейчас, зимой.

— В гости? — Дина растерялась. — Когда-нибудь. Обязательно.

— У вас ведь скоро каникулы? Вот и приезжайте. Наташа рассказывала, что вы учитесь на педагога. Сдадите экзамены на пятерки, соберетесь и — добро пожаловать. Пятьсот сорок километров. Восемь часов на поезде.

Слова его были осторожны, словно каждое из них тщательно проверялось.

— Откуда вы знаете Наташу?

Михаил не вписывался в сумасшедшую компанию подруги. Вокруг нее вечно крутились ненормальные люди. Михаил же был сверхнормальным, смотрелся среди Ташкиных гостей инопланетянином. И он был очарователен.

— Познакомился с ней в магазине.

В эту секунду Дине очень хотелось увидеть глаза Ташки. Она ходит в магазины? И там, в очереди за капустой, знакомится со студентами Литинститута?

— Она выбирала себе книгу.

— В книжном магазине? — с облегчением уточнила Дина, стирая из своей памяти неправильно представленную картинку.

— Да, это было еще летом. У меня книжка вышла.

От удивления Дина не могла отвести от Михаила глаза. Сон. Запах. Книжка. Этого не может быть.

В ответ он смотрел на нее. Было видно, что его тоже что-то поразило. Может, такой же сон?

Невольно зачесался палец на безымянной руке.

— А на кого учат в Литературном институте?

Она вглядывалась в спокойное правильное лицо собеседника. У него все было округло и мягко — движения, слова, взгляд. Даже то, как он открывал рот, произнося слова.

— Я на поэтическом семинаре.

Дина не сразу заметила, что смотрит в пол, изучает трещины в затоптанном паркете, но при этом продолжает видеть карие глаза, морщинки, когда он усмехается, заветренные губы. Чувство было странное, и поэтому было боязно поднять лицо. Она же совсем не знает этого Михаила из Курска. Еще вчера она не догадывалась о его существовании… И вот так — вдруг? Хотя зачем самой себе врать? Она уже утром все знала. Если не сознанием, так сердцем.